Код Перова. Размышления над картиной В.Г.Перова «Трапеза»

Друзья прислали статью и, прочитав её, я сразу же попросил разрешения её опубликовать.

Побывали недавно в Русском музее. На все было часа два или три, так что бегом-бегом по залам. Но были картины, которые зацепили. Зацепили крестьянские портреты Венецианова, особенно после множества «лиц с обложек» — наверное, так сейчас назвали бы портреты знати. И после залов портретной живописи жанровая все-таки заставляет остановиться. Но особенно зацепила перовская «Трапеза», чаще известная как «Монастырская трапеза».

В.Г. Перов. Трапеза (1865-1876)
Изображение находится в общественном достоянии

Если поищете в Интернете, легко найдете описание картины, которое в двух-трех строках расскажет об «обличительной сатире», «карикатуре на духовенство». Но цепляет в картине не это.
На первом плане — заплывшее жиром лицо монаха, сомкнувшего руки на необъятном животе. За столом с ним — прочая «братия»: кто рассказывает сальный анекдотец, кто спешит засунуть в рот кусок, кто набирает с собой, а один недовольно, с нетерпением смотрит на прислугу, что все не может откупорить бутылку — «Сколько можно ждать?». Центр картины — более чем щедрый стол, ярко контрастирующий со скромной, практически храмовой, обстановкой. На втором плане слева — распятие, о котором вроде как забыли пирующие, справа — просящая подаяния нищенка с детьми, до которой трапезничающим тоже нет дела, на другом плане справа — барыня с мужем-чиновником, перед которой раболепно распростерся один из «братии», а слева — откупоривающий очередную бутылку слуга.
Казалось бы, все яснее ясного. Пирующие до ожирения церковники, забывшие о своем предназначении, раболепствующие перед богачами, отворачивающиеся от нищих. Действительно, можно отнести эту картину к сатире и карикатуре.
Но карикатуры по одиннадцать лет не пишутся, вот в чем загвоздка. У Перова, действительно, немало произведений, обличающих церковь, особенно среди ранних: это и «Сельский ход на Пасхе» (запрещенный на несколько лет к показу), и «Проповедь в селе», и «Чаепитие в Мытищах». Но эти картины были созданы в ранний период, писались быстрее, и планов в них гораздо меньше. Они действительно обличительные и карикатурные по сути.
Перов обращался к теме веры и в поздний период, и это были уже совсем другие картины — «Христос в Гефсиманском саду» (1878), «Никита Пустосвят и спор о вере» (1880), «Первые христиане в Киеве» (1880). Если ранние картины Перова — зарисовки с натуры, то поздние — попытки осмыслить истоки и историю христианства. Получается, что «Монастырская трапеза» попадает ровно посередине. Пишется она одиннадцать лет (1865—1876), и даже при поверхностном знакомстве с биографией Перова видно, что за это время в его жизни многое произошло. С одной стороны, он становится признанным мастером, учителем, с другой — теряет во время эпидемии жену и детей, сближается с некоторыми из самых ярких мыслителей своего времени (его «Портрет Ф.М. Достоевского» знаком, наверное, каждому). Посмотрите, сравните два его автопортрета — 1851 и 1879 года. Вы все поймете сами.
Итак, перед нами не шарж, не быстро набросанная карикатура. Перед нами послание, которое художник писал очень долго и тщательно. Послание, в котором многое закодировано, многое требует внимательного прочтения. Давайте попробуем вчитаться.
На переднем плане — пирующая братия, центральная фигура при первом взгляде ну очень напоминает одного из нынешних церковных чиновников, а зал немного напоминает трапезную Троице-Сергиевой Лавры (впрочем, есть похожие и в других монастырях). Здесь четко прописано все, что нам так претит в сегодняшней церкви — непомерная роскошь, пошлость, лицемерие, стяжательство. Ощущение даже такое, что автор своими персонажами словно перечисляет все то, в чем обвиняют нынче (как видно, и тогда) церковь. И лица, тщательно прописанные, просто отталкивающие. И правда, напрашивается вопрос: «И это духовенство? И это церковь?».
Следующее яркое пятно — это барыня. Здесь вроде бы все тоже понятно. Один «монах» распростерся перед ней, другой раболепно указывает, мол, пожалуйте за стол. Позади барыни разномастный люд — нынешний «средний класс», с явным любопытством разглядывающий (и явно пересуживающий) эту сцену прислуживания церковников богачам. Но по лицу барыни видно — ей самой эта сцена неприятна. Она не получает никакого удовольствия от того, что перед ней так лебезят, ей этого не хочется, да и ее престарелому супругу этого совсем ни к чему, ему бы присесть где-нибудь, и чтобы не приставали. Так что же получается? Да, есть раболепствующие перед властью и богачами церковники. Но это не значит, что их к этому принуждает та самая власть. Это — их личная инициатива, не всегда приятная и уместная для тех, перед кем они лебезят.
Итак, мы раскрыли одну из шифровок Перова. Становится интересно: что же еще зашифровано в картине? Продолжим вглядываться.
На заднем плане, позади основного стола, стоит еще один стол. Он пуст, единственная утварь — простая миска и одна простая кружка. За столом — тоже братия, но совсем другая. Простые монахи, не имеющие никакого отношения к пирующим. Связующее звено между двумя столами — два монаха, с укоризной смотрящие от заднего стола на то, что происходит на переднем плане. Для переднего же стола этого, «простого», будто и вовсе не существует. А вот сейчас давайте попробуем взглянуть иначе на композицию, на планы.
Передний стол здесь вообще существует сам по себе, этакое «государство в государстве». Он явно неуместен в общей, храмовой обстановке. Он со всех сторон окружен чуждыми ему элементами. Слева — иконостас, сзади — простой стол, справа — «народ», со своим разрывом между бедными и богатыми (барыня и нищенка), а перед ними находимся мы с вами, но им до нас (наблюдающих со стороны, современников, потомков) дела тоже нет. Они сами по себе. Да, они находятся в церкви. Но они — не церковь. Они — некий «паразитирующий организм», притягивающий к себе все внимание. А что же тогда, кто же тогда церковь?
Приглядимся к тому, что происходит за задним столом. Вот здесь и находится истинное монашество. Здесь — простота, чтение Евангелия, общение с народом (видите людей, слушающих чтение?). И здесь, вдруг, невидимо ни для кого, кроме читающего — некая птичка, словно осеняющая этот стол своим полетом. Да, это не величественный белый голубь, это не глас с небес, слышимый для всех. Это — небольшой знак Его присутствия, видимый тем, кто готов видеть. А кто в результате «готов видеть»? Читающий Евангелие и стоящий лицом к распятию, лицом к страдающему Христу.
А вот с этого момента последим за светом. Художник нам уже показал часть истинной церкви, но он показывает и больше. Церковь — это не только несколько верных. На этом же плане, параллельно заднему столу, мы видим еще два цветовых и световых пятна. Это распятие и иконостас. И таким образом, задний план простирается шире, чем передний, почти обнимает собою все остальное. Задний план — это та самая «неприметная», но самая настоящая Церковь — распятый Христос, святые, таинства (иконостас, алтарь) и те немного верных (хотя их и не так уж мало, просто они на заднем плане, и их «закрывают» сидящие на переднем), которые непричастны к творящейся вакханалии и живут Словом Божиим (читаемое Евангелие) и Его Духом (птица).
Но не слишком ли много мы вчитали в картину? Действительно ли художник все это подразумевал? Если и есть какие-то сомнения, то Перов на заднем плане неожиданно четко прописывает слова на стене (это особенно видно на оригинале в Русском музее, и к сожалению, теряется в электронных копиях). Если смотреть на картину, то становится ясно, что четко прописанные слова предназначены для зрителя, ведь остальной фон — роспись той же самой стены с цветами и пейзажами - нарисован расплывчато, приблизительно.
Итак, мы подходим к самому главному. Перов, умело разбросав разные подсказки по всей картине, заставил всмотреться, вчитаться. Теперь хочется рассмотреть и прочитать и словесное послание. Это — четыре отрывка из Евангелий, четыре разных высказывания Христа. Перов дает нам подборку, которая вряд ли появилась бы именно в этой последовательности, а уж на стене монастырской трапезной — тем более. Первый отрывок, к сожалению, прочесть довольно сложно (из-за освещения в музее и бликов), можно только гадать. Но остальные три видны совершенно четко:
«Лазарь, выйди вон» (Ев. от Иоанна, 11:43).
«Не судите, да не судимы будете» (Ев. от Матфея, 7:1).
«Да не смущается сердце ваше; веруйте в Бога, и в Меня веруйте» (Ев. от Иоанна, 14:1).
Эти слова написаны выше всех персонажей картины, представляя словно бы надпись или некий девиз. Они явно обращены к зрителю, к аудитории. Никто из персонажей картины их не видит.
«Лазарь, выйди вон». Это слова из истории о воскрешении Лазаря. В евангелиях представлено несколько историй о том, как Христос воскрешал из мертвых. Но только в истории с Лазарем речь идет о том, кто долго болел, уже умер и оплакан, несколько дней как схоронен и «уже смердит». Здесь речь идет о воскрешении того, про кого все бы сказали, что и воскрешать уже нечего. Пошли необратимые процессы гниения. Но для Христа нет ничего невозможного. Он — воскресение и жизнь. И здесь эти же слова обращены к церкви, которую многие считают вконец прогнившей, неспособной возродиться. «Лазарь, выйди вон!» — напоминание нам о Том, Кто способен воскресить, возродить, обновить даже то, что, казалось бы, безнадежно омертвело и неспособно к жизни.
Остальные два послания — нам с вами. Да, то зло, какое мы видим в церкви, оно существует: стремление к роскоши и наживе, лицемерие, пренебрежение к «простому народу», раболепное и корыстное преклонение перед властью. Но, во-первых, это еще не вся церковь, а может, и не церковь вовсе. Они сами по себе. Есть в этих же стенах настоящая церковь, где проповедуется Христос распятый, где обитает Дух Святой. А нам с вами остается следить за собой и не судить. Если есть тот, Кто способен воскрешать, так есть и Тот, Кто способен судить.
«Да не смущается сердце ваше. Веруйте в Бога, и в Меня веруйте». Нам остается веровать и не судить. Смотреть на Христа распятого. Читать Евангелие. Стремиться к простоте. Чуждаться беззакония. И заботиться о тех, кому нужна помощь. Ведь фигура нищенки так и остается одинокой — о ней не позаботился никто. Может быть, это то, что можем сделать мы с вами?

04.04.2012 © Нина Корякина

P.S. Сам сходил в Русский музей и снял крупным планом фрагмент картины — тот, где настоящая Церковь.